"И камни расселись..."

1. Страсти и плащаница. Страсти Христовы - самый популярный сюжет западного искусства. Достаточно вспомнить бесчисленные изображения, живописные и скульптурные, - Моление о чаше, Ecce homo, Распятие, Снятие с креста, так называемая «pietà», в немецкоязычном мире - «Vesperbild». В нашем секуляризованном мире искусство остается, пожалуй, единственной формой евангелизации, проникающей и в среду, закрытую для всех остальных форм проповеди.

Я знаком с японкой, изучавшей историю искусств во Флоренции, - там она обратилась в христианство и приняла крещение.

Наиболее впечатляющий образ Страстей дает нам Туринская Плащаница. Нам не важно знать, «подлинна» или нет Плащаница, появился ли рисунок на ней естественным образом или искусственно... Понятно, что мы имеем дело с самым возвышенным и торжественным изображением смерти, когда-либо представавшим перед человеческими очами. Если Бог мог умереть, это - самый неподходящий способ показать нам Его смерть.

Веки опущены, уста закрыты: можно скорее предположить, что это - человек, погруженный в глубокое молчаливое созерцание, а не умерший. Припомним, как образно передавался древний антифон Великой Субботы: Caro mea requiescet in spe, «плоть моя покоится в уповании». Древняя проповедь на Великую Субботу, которую Часослов латинского обряда предлагает для Часа Чтений Великой Субботы, тоже обретает особую силу, если прочесть ее перед плащаницей. «Что же случилось? Ныне на земле воцарилась великая тишина, тишина и спокойствие. Тихо, ибо Царь спит...».

Богословие говорит, что после смерти Христа Его душа, как у всякого умирающего человека, рассталась с телом, но Его божество осталось соединенным как с телом, так и с душой. Плащаница совершеннее всего являет нам эту христологическую тайну. Это тело рассталось с душой, но не с божеством. Нечто божественное отражает этот измученный, но исполненный величия Лик Христа на Плащанице.

Чтобы отдать себе в этом отчет, достаточно сравнить Плащаницу с другими изображениями мертвого Христа, например, работы Мантеньи или работы Ганса Гольбейна Младшего, это последнее показывает окоченевшее тело Христа, на котором появились первые признаки разложения. Ф.М. Достоевский, многократно созерцавший этот образ во время путешествия по Европе, писал, что перед ним можно легко потерять веру. Перед Туринской Плащаницей, наоборот, можно уверовать или вернуть потерянную веру.

Образ Христа на Туринской Плащанице - как граница, преграда между двумя мирами: человеческим миром, полным волнений, насилия и греха, и миром Бога, недоступным для зла. Плащаница - словно берег, о который разбиваются все волны. Бог в Иисусе Христе словно говорит силам зла слова, сказанные в книге Иова: «ты не перейдешь, здесь предел надменным волнам твоим» (Иов 38, 11).

2. Муки души Христа

В нашем размышлении мы духовно поднимаемся на Голгофу. Евангелистам потребовалось три слова, чтобы подытожить самое потрясающее событие человеческой истории: «и распяли Его» (Марк) «распявшие же Его» (Матфей), «там распяли Его» (Лука), «воины распяли Его» (Иоанн). Читатели четырех Евангелий хорошо знали, что именно стояло за этими словами; мы не знаем, нам надо обратиться к другим источникам, чтобы обрести это знание. Но и эти источники тоже странно сдержанны; казнь на кресте считалась настолько ужасной, что должна была, как говорил Цицерон, оставаться на удалении «не только от взора, но и от слуха римского гражданина». Уважаемые люди не могли об этом говорить.

Осужденный мог быть привязан веревками за запястья или прибит к кресту гвоздями. Упоминание о ранах на руках и ногах Воскресшего говорит нам, что для казни Иисуса был избран второй способ, какую казнь это означало, нетрудно себе представить.

Для объяснения физической причины быстрой смерти Иисуса предлагались различные теории: infarctus, удушение; самая свежая теория гласит, что с медицинской точки зрения самой правдоподобной причиной смерти Христа было бы обезвоживание и потеря крови.

Но муки души Христа были, конечно же, куда глубже и болезненнее, чем страдание Его тела. Причины этого различны. Первая из них - одиночество. Евангелисты особенно подчеркивают нарастающую оставленность Иисуса во время Страстей: Его покидают толпы народа, ученики, наконец, Отец. «Меня оставите одного» (Ин 16, 32); «тогда все ученики, оставив Его, бежали» (Мф 26, 56; Мк 14, 50).

Одиночество Христа впечатляет. В Гефсимании Он несколько раз безрезультатно ищет кого-то, кто будет с Ним. Для выражения тревоги в этот момент времени Марк и Матфей пользуются греческим глаголом ademonein. Как известно, в греческом языке приставка «а» означает отсутствие чего-то, лишенность чего-то, у глагола demonein тот же корень, что и в слове demos, народ, и в слове «демократия». Смысл этого выражения - человек лишен общества других людей, во власти некоего одинокого страха, будто крик отчаяния теряется в вакууме вселенной.

Одиночество достигает вершины на кресте, когда Иисус по-человечески переживает оставленность, кроме прочего, оставленность Отцом: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?». Это не вопль отчаяния и безысходности, как часто думали. Если бы евангелисты так его толковали, они, конечно же, не стали бы связывать с ним исповедание веры римского сотника: «воистину Он был Сын Божий!» (Мф 27, 54; Мк 15, 39). Так или иначе, никто не запрещает нам думать, что евангелисты истолковали крик Иисуса в свете цитируемого псалма - как выражение предельного одиночества и оставленности, в эту минуту пережитых Иисусом в Его человеческой природе.

То, что Павел апостол считает величайшим возможным страданием и величайшим отречением в мире: «я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих» (ср. Рим 9, 1), Христос на кресте пережил по отношению к Богу. Он стал атеистом, без-божником, чтобы люди смогли вернуться к Богу. Вообще-то существует атеизм активный, состоящий в отречении от Бога, за такой атеизм человек несет ответственность. Есть также и пассивный атеизм, атеизм страдания и искупления, он состоит в отвержении или ощущении отвержения Богом. Следовало бы расспросить мистиков, переживших в какой-то мере, темную ночь Христа (последней из них была мать Тереза Калькуттская), чтобы понять, как болезненна эта форма атеизма...

Унижение и презрение - другой аспект духовных страданий Христа. «Он был презрен и умален пред людьми... истязуем был, страдал» (Ис 53, 3.7). Так предсказал Исайя, так и случилось. С ареста и вплоть до подножия креста вокруг Иисуса нарастают презрение, оскорбления, насмешки. «И одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него; и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему. Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его» (Мк 15, 17-20). Под крестом «первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может спасти (Мф 27, 41 и слл). Иисус проиграл. Он «лузер». У бесчисленных неудачников жизни есть кто-то, Кто может их понять и им помочь.

Но есть еще одна причина страданий души Спасителя, более глубокая, чем одиночество и унижение. В Гефсимании Иисус молил об избавлении от чаши (ср. Мк 14, 36). В Библии образ чаши почти всегда связан с гневом Божьим против греха (ср. Ис 51, 22; Пс 75, 9; Откр 14, 10).

В начале послания к Римлянам святой Павел констатирует воистину вселенский принцип: «открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою» (Рим 1, 18). Там, где существует грех, суд Божий над этим грехом не может не совершаться, иначе Бог пошел бы на компромисс с грехом, и исчезло бы даже различие между добром и злом. Гнев Божий - то же самое, что и святость Божья. Сейчас Иисус в Гефсимании, по словам апостола, - человек, который «сделался грехом» (2 Кор 5, 21)... это и есть «испить чашу».

3. «Не я ли, Господи?»

... В начале я вспомнил о роли искусства. Наряду с живописью и скульптурой следует с благодарностью назвать музыку. Для многих людей, как христиан, так и нехристиан, «Страсти по Матфею» И.С. Баха - единственная возможность познакомиться со Страстями Христовыми. Перед их лицом трудно оставаться равнодушным. Речитативы, арии, взлет сердца, - все проникает чувства и душу благодаря чарующей силе музыки, поднимающейся здесь на высочайшие вершины.

Когда я готовил нынешний цикл, я захотел еще раз прослушать «Страсти по Матфею». Меня глубоко взволновал один эпизод. Когда Иисус предсказывает, что будет предан, все апостолы спрашивают: «Не я ли, Господи?» («Herr, bin ich's ?»). Но прежде чем мы услышим ответ Христа, стирая грань между событием и воспоминанием о нем, композитор вводит реплику современного доброго христианина, его исповедание: «О да, предатель - это я!» («Ich bin's, ich sollte büßen»).

Эта интерпретация глубоко укоренена в Библии. Керигма всегда состоит из двух элементов: факта - «он пострадал», «умер» - и мотивации факта - «за нас», «за грехи наши». Он был предан смерти, пишет апостол, «за грехи наши» (Рим 4, 25); Он умер «за безбожников», Он умер «за нас» (Рим 5, 6.8). И так всегда.

Страсти нас не касаются, пока мы не пройдем узкими вратами этого оборота: «за нас», «ради нас». Только тот, кто знает, что Страсти - и его рук дело, знает их по-настоящему. Без этого все прочее - отступление от темы. Иуда предает, Петр отрекается, толпа кричит: «Не этого, а Варавву!» - и это я. Всякий раз, когда я предпочитаю Христу мое удовольствие, мое удобство, мою честь Христовым, это и происходит. Я припоминаю одну проповедь в Страстную пятницу, в которой речь шла, и не безосновательно, о «нашем брате Иуде».

Если Христос умер «за меня», «за мои грехи», это означает (переделаем в действительный залог) -я убил Иисуса из Назарета, мои грехи раздавили Его. Об этом Петр говорил с властью трем тысячам мужей в день Пятидесятницы: «Вы убили Иисуса из Назарета!», «вы от Святого и Праведного отреклись!» (ср. Деян 2, 23; 3, 14).

Все эти три тысячи не были на Голгофе, когда забивали гвозди. Не было их и перед Пилатом, не требовали они распять Иисуса. Они могли бы протестовать. А они соглашаются с обвинением и спрашивают апостолов: «что нам делать, мужи братия?» (Деян 2, 37). Дух Святой «обличил их о грехе» и показал простой вывод: если Мессия умер за грехи своего народа, а я согрешил, то я убил Мессию.

Написано, что когда Христос умер, «завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись» (Мф 27, 51 и слл). Этим знакам в общем-то дают апокалиптическое объяснение (символический язык для описания эсхатологических событий), но у них есть и переносное значение: они показывают, что должно происходить в сердце человека, размышляющего о Страстях Христовых. Святой Лев Великий пишет: «Да трепещет человеческая природа перед лицом казни Искупителя, да треснут камни неверных сердец, да выйдут наружу заключенные в могилах своей смертности, отвалив удерживающие их камни».

Библия объясняет глубинное значение слова метанойя, обращение, как изменение сердца: «сердце чистое сотвори во мне, Боже», «раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши» (Иоил 2, 13). Обращение толпы, слушавшей проповедь Петра, также объясняется при помощи образа сердца: «они умилились сердцем» (Деян 2, 37). Любое обращение предполагает движение, переход из одного состояния в другое, от отправной точки в точку финиша. Отправная точка, говорит Писание, - жестокосердие: «Я оставил их упорству сердца их, пусть ходят по своим помыслам» (Пс 81 (80), 13); «Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими» (Мф 19, 8); «скорбя об ожесточении сердец их» (Мк 3, 5); «упрекал их за неверие и жестокосердие» (Мк 16, 14); «по упорству твоему и нераскаянному сердцу ты сам себе собираешь гнев» (Рим 2, 5).

Во всей Библии, но особенно в Новом Завете, сердце - центр духовной жизни, противопоставленный внешнему виду: «человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце» (ср. 1 Цар 16, 7). Сердце - глубина человеческой личности, в частности - воли и понимания. Это - центр религиозности, место, где Бог обращается к человеку, а человек решается Богу ответить.

Вот что Писание называет жестокосердием: отказ подчиниться Богу, полюбить Его всем сердцем своим, подчиняться Его закону. Термин «склерокардия», который изобрела Библия, значителен. Жестокое сердце отвердело, оно устойчиво против всех форм любви, кроме любви к самому себе. Писание употребляет выражения - «каменные сердца» (Иез 36, 26), «сердце необрезанное» (Иер 9, 25), «жестоковыйность» (ср. Втор 31, 27).

Цель обращения описана в сходной манере - образы сокрушенного сердца, сердца раненного, разорванного, обрезанного: «Жертва Богу - дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс 51 (50), 19); «вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис 66, 2); «Но с сокрушенным сердцем и смиренным духом да будем приняты» (Дан 3, 39).

4. Се, стою у дверей и стучу

Посмотрим, как происходит эта перемена сердца. Следует различать две ситуации. В первом случае происходит обращение от неверия к вере, или от греха к благодати, Христос стоит снаружи и стучит в стену нашего сердца, чтобы войти. Когда же мы говорим о последующих обращениях, когда происходит возрастание в благодати, и человек от равнодушия переходит к рвению, все наоборот - Христос внутри и стучит, чтобы выйти.

Попробую объяснить, в чем дело. В крещении мы приняли Святого Духа, Он обитает в нас, как в Своем храме (1 Кор 3, 16), пока не изгонит Его смертный грех. Но может и статься, что в конце концов Дух будет заключен в стенах каменного сердца, сформировавшихся вокруг Него. Он не может распространяться и оплодотворять способности, дела и чувства человека. Когда мы читаем в Откровении Иоанна слова Христа: «Се, стою у двери и стучу» (Откр 3, 20), мы должны понимать, что Он стучит не снаружи, а изнутри, Он хочет не войти, а выйти.

Апостол говорит, что Христос должен «изобразиться» в нас (Гал 4, 19), то есть развиваться и достичь полноты, это развитие затрудняется каменным сердцем. Иногда на обочинах дорог мы видим большие деревья (в Риме это пинии), чьи корни увязли в гудроне, они пытаются развиваться, поднимая битум, то тут, то там. Таким же образом мы можем представить себе Царство Божье в нас: зерно должно превратиться в величественное дерево, на ветвях которого гнездятся птицы небесные, но сопротивление нашего эгоизма может этому воспрепятствовать.

Очевидно, есть разные степени этой ситуации. В большинстве душ, ступивших на путь духовной жизни, Христос пользуется какой-то свободой под надзором. Он свободно перемещается в ясно очерченных пределах. Это втихую происходит, когда мы даем Ему понять - чего Он может от нас требовать, а чего не может. Молитва? Да, конечно же, но чтобы не мешать отдыху, сну... Послушание? Да, но без злоупотребления нашей свободой. Чистота? Да, но пусть не мешает нам расслабляться, даже если мы далековато зашли... В общем, полумеры.

Среди святых самый известный пример первого обращения, перехода от греха к благодати, - святой Августин. Наиболее поучительный пример второго обращения, от равнодушия к усердию - святая Тереза Авильская. Может быть, она допускала преувеличения в своей автобиографии («Книге моей жизни») под влиянием чувствительной совести, но все же написанное ею мы можем использовать для испытания совести.

«От одного времяпрепровождения к другому, от суеты к суете, от случая к случаю я снова стала подвергать опасности мою душу... То, что Божье, доставляло мне радости, но я не умела расстаться с мирскими удовольствиями. Я желала примирить этих двух закоренелых врагов: жизнь по духу и чувственные удовольствия».

Силу для внутренних изменений дало Терезе именно созерцание Страстей и связанный с ними же мистический опыт.

5. «А я не желаю хвалиться, разве только...»

И тут интерпретация Страстей меняется. Это уже не обвинение, не повод для скорби, Страсти превращаются в основание для радости. Propter nos (из-за нас, по нашей вине) преображается в pro nobis, ради нас. Крест предстает как повод для гордости и славы.

И мы можем без страха открыть для себя это радостное и духовное измерение креста, когда крест уже не предстает как «безумие и соблазн», но, напротив, как «сила Божья и премудрость Божья». Мы вслед за Павлом апостолом можем с глубоким смирением сказать: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа!» (Гал 6, 14).

Попросим помощи у Богородицы Марии словами древней молитвы Stabat Mater: Sancta Mater, istud agas, / crucifixi fige plagas / cordi meo valide (О Святая Мать Любови! Влей мне в душу силу скорби, Чтоб с Тобой я плакать мог).

http://www.zenit.org/article-12549?l=french

Перевод RKCVO.RU