Символы и реальность в Божественной литургии (часть 2)

Публикуем вторую, заключительную часть статьи доктора богословия о.Павлоса Кумарианоса о различных искажениях в современной практике служения Божественной литургии. Часть 1 читайте на нашем сайте.

Последствия историко-репрезентативного символизма в порядке богослужения

Как мы уже говорили, историко-репрезентативный символизм, появившийся постфактум, дал начало изменениям, добавлениям или сокращениям в порядке литургии, чтобы привести обряд в соответствие с тем, что он должен был, как казалось, символизировать. И эта система, символически представляющая прошедшие события, постепенно привела к ослаблению не только эсхатологического характера литургии, но и ее общинного измерения. Если литургия – это театр и нечто, что приходят послушать, то и отношения между верующими могут иметь лишь второстепенную роль. Тот факт, что они вместе находятся на литургии – почти случайность, потому что в основном они освящаются индивидуально, и единственным требованием, которое нужно выполнить, является полное следование обряду, т.е. с необходимым почтением и набожностью. Но ни присутствие здесь каждого верующего, ни присутствие всех остальных рядом с ним, не являются на самом деле составляющей для совершения Таинства. В результате, верные перестали активно и все вместе принимать участие в пении, молитвах и диалоге с духовенством. Участие верных приняло форму пассивной медитации, чего-то индивидуального и обращенного на себя. Верующий призывается следить за представлением пассивно, как слушатель или зритель, и предаваться благочестивым размышлениям. В основном, это и всё, что каждый из верующих выносит из участия в Евхаристии.

Итак, господство аллегорического символизма, в котором обряды сами по себе потеряли свое значение, потеря эсхатологии ради обращения к истории, а также ослабление горизонтального измерения сопричастия верных из-за преобладания репрезентативного символизма и индивидуального общения с Богом – все это повлияло на порядок литургии от начала до конца.

В оставшейся части статьи рассмотрим различные примеры.

Приготовление Честных Даров и протезис

Давайте начнем с протезиса, который привлекает внимание комментаторов больше, чем вся литургия.

В статье для журнала Theologia [Афины] мы показали, что термин проскомидия совершенно не годится для описания приготовления Честных Даров перед литургией. Но, как мы сказали, напыщенный символизм, который был наложен на обряды вопреки им самим, лишил обряды своего значения, и вполне логично, что дальше возникла только путаница. Проскомидия означает то же самое, что просфора — «приношение», и используется в литургической традиции для обозначения приношения Честных Даров Богу для освящения. В рукописной традиции и патристических текстах, между тем, это слово используется как синоним термина Анафора [букв. «возношение». - Пер.] и регулярно его заменяет. Проскомидия относится к Анафоре и не имеет ничего общего с приготовлением Честных Даров перед литургией.

Точно так же не годится для обозначения приготовления Честных Даров для литургии и термин протезис [букв. «предложение». - Пер.]. Исследование убедило нас, что протезис (предложение) есть не что иное как (1) поставление Честных Даров на престол перед началом Анафоры и (2) состояние Честных Даров до освящения. От момента, когда Честные Дары поставлены на престол, и до самого освящения их называют protethenta — предложенные.

Проскомидией называется приношение Честных Даров Богу (также Анафора и Евхаристия); и как только Честные Дары принесены Богу и освящены, их называют proskomisthenta — принесенные, либо «освященные», или даже, в ранних источниках, «благодаренные»! [То есть такие, за которые принесено благодарение. - Пер.]

Конечно, встает следующий вопрос: как же в таком случае следует называть то, что мы ошибочно называли протезисом или проскомидией? Следует сказать, что мы еще не изучили данный аспект достаточно подробно. Однако, мы считаем, что самое простое решение будет и самым лучшим: «приготовление» и есть термин, который точно содержит и суть, и значение обряда приготовления Честных Даров.

Второй симптом — использование только одного хлеба в процессе приготовления Честных Даров. У священнослужителей вошло в дурную привычку вынимать все частицы из одного хлеба или лишь из нескольких. Здесь мы должны сказать, что, в соответствии с рукописной литургической традицией, «курица», появившаяся ранее «яйца», — это практика использования нескольких хлебов. Это значит, что практика изъятия частиц вошла в чин приготовления с той целью, чтобы использовать все хлебы, чтоб ни один из них не оказался лишним, но чтобы какая-то часть каждого хлеба, пусть даже крошка, была освящена и стала тем, для чего предназначались хлебы. Символизм частиц, означающих Матерь Божию или святых, появился «после события» – так сказать, чтобы найти оправдание наличию множества частиц и наделить их определенными отличительными особенностями. Но как только внимание сосредоточивается исключительно на символизме обрядов, а не на важности участия каждого в принесении Даров, вполне естественно, что и изъятию частиц из всех хлебов не придается значения.

Вход литургии и «Малый» вход

Как мы сказали, вход клира и мирян в храм для совершения литургии превратился в процессию внутри самого храма (или, в худшем случае, перед иконостасом), то есть стал тем, что сегодня мы неправильно называем «Малым входом». Исчезла идея собрания верных «в одном месте» как основное начальное действие литургии. Конечно, такой перемене способствовали и другие факторы, такие как присоединение утрени к литургии [в греческой приходской практике литургия начинается сразу же вслед за великим славословием утрени. - Ред.], небрежное перемешивание элементов из монашеских и приходских уставов, исчезновение нартекса (притвора) и т. д.

Путаница вокруг значения Входа видна также из практики многих священников читать молитву Входа перед входом, или, точнее говоря, перед выходом — то есть перед тем как священник выходит из алтаря, а не входит в него. Но весь смысл в совершении Входа — именно во входе, а не в выходе. «Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти», – говорится в молитве Входа. Поэтому, если мы хотим сохранить хотя бы рудиментарное понимание первоначального значения Входа, молитву эту следует читать перед царскими вратами, когда священник готовится войти в алтарь.

Точно так же неуместным кажется различие между Малым и Великим входами, которое мы хотим подчеркнуть с помощью варьирования пути процессии: так чтобы Великий вход у нас оказался длиннее, нежели Малый! [Данное замечание актуально для церквей греческой традиции, где процессия входа, выйдя из северных врат иконостаса, проходит через центральную часть храма и возвращается затем к алтарю; в русской же традиции ситуация та, которую автор называет «худшим случаем»: процессия входа из северных врат иконостаса направляется сразу же по солее к царским вратам, исключение составляют лишь архиерейские богослужения, когда при Малом входе процессия исходит на середину храма. - Ред.]

Согласно рукописной традиции и патристическим источникам, Малый вход — это просто «Вход», или «первый Вход», в то время как Великий вход — это «Вход святых Таин».

Синтрон

Под влиянием историко-репрезентативного символизма стал невостребованным синтрон [возвышенное седалище для пресвитеров вокруг епископского трона в апсиде. - Ред.]. С тех пор как Малый вход и чтения стали означать проповедническое служение Господа, а не Второе пришествие, синтрон оказался ненужен. Оправдать его использование может лишь эсхатологическое понимание литургии.

Согласно порядку, который, к сожалению, господствует сегодня, и при отсутствии синтрона происходит следующее: в то время как народ поет Трисвятое (или, скорее, певцы, а не народ — с тех пор как «народ» как категория исчез из литургической практики нашей Церкви), пресвитеры тихо повторяют его (что не имеет никакого смысла — пресвитерам скорее следовало бы петь Трисвятое вместе с народом). Затем, после возглашения «Dynamis! (Сила!)», главный служитель подходит к протезису / жертвеннику (то есть к месту, где приготовляются Честные Дары, которое неверно называют «жертвенником») и произносит: «Благословен Грядый во имя Господне. Благословен еси на престоле славы Царствия Твоего, седяй на херувимах, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». [Автор описывает здесь греческую практику, в то время как в русской отсутствует возглас «Сила!» во время пения Трисвятого, а священнослужители подходят к Горнему месту, а не к жертвеннику. - Ред.]

Прежде всего, здесь можно отметить, а точнее, задать вопрос: кто же это Грядущий от жертвенника? Какой бы благочестивый ответ не придумать, важно, что здесь в литургию вкралось одно из худших искажений. Слова, которые произносит священнослужитель, не имеют ничего общего с тем, что совершается на жертвеннике. Это слова, которые предстоятель произносит, обратившись к синтрону за святым престолом.

Согласно литургической традиции, епископ в сопровождении пресвитеров обращается к синтрону и произносит: «Благословен Грядый во имя Господне». И перед тем как сесть на трон, он говорит: «Благословен еси на престоле славы Царствия Твоего, седяй на херувимах, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь». Синтрон, однако, не только служит выражением эсхатологического характера литургии, он являет еще одно — общинное измерение литургии, что выражается в различии и взаимодополняемости различных степеней служения. Епископ не восходит на синтрон один, но вместе с пресвитерами. И как очень точно отметил митрополит Пергамский Иоанн [Зизиулас. - Пер.], эти два служения взаимозависимы и взаимопроникающи. Епископ и пресвитеры вместе возглавляют собрание и выражают служение председательствования как одновременно единство и многообразие, как таинство тождества и многоголосья, единства и общения, многообразия как составляющей единства и единства как источника многообразия. В этом смысле епископ и пресвитеры изображают тринитарный способ существования: «становясь для верующих во всем примером»¹.

Великий вход и далее

Переходя к дальнейшему последованию литургии, отметим тропари, добавленные после Великого входа под влиянием историко-репрезентативного символизма. Эти тропари, относящиеся к погребению Христа, священник произносит тихим голосом, однако, как мы уже сказали, они здесь неуместны, поскольку Великий вход не является образом погребения.

Искажение литургии как следствие утраты ее изначального понимания наиболее очевидно в неправильной форме диалога между епископом и пресвитерами (или между предстоятельствующим пресвитером и сослужащими, либо между пресвитером и диаконами) после Великого входа.

Согласно нынешнему порядку литургии, после Входа с Честными Дарами, когда они поставлены на престол, пресвитеры целуют руку епископа и произносят: «Помолися о нас, владыко святый», – и епископ отвечает: «Дух Святый снизойдет на вас и сила Всевышнего осенит вас».

Когда служит священник с диаконом, диакон говорит: «Помолися о мне, владыко святый», – а священник отвечает: «Дух Святый снизойдет на тебя…»

В чем же смысл этого так впечатляюще звучащего благословения диакону? Проблема разрешается, как только мы обратимся к рукописям.

В рукописях диалог расположен в противоположном порядке. После того как Честные Дары поставлены на престол, епископ обращается к пресвитерам: «Помолитесь о мне, братия…» – и они отвечают ему: «Дух Святый снизойдет на тебя…»

Когда священник служит с диаконом, согласно рукописям, диакон обращается к пресвитеру: «Дух Святых снизойдет на тебя…», – поскольку пресвитер просит диакона: «Помолись о мне, брате»². [Данная ошибка исправлена в современных славянских Служебниках, изданных Московским Патриархатом. - Ред.]

Строго говоря, мы забыли идею взаимозависмости и дополняемости между чинами клириков, или между клиром и мирянами. Эта утрата привела к своего рода искажению отношений между чинами. Роль каждого из чинов свелась либо к вопросу защиты самодостаточности, либо к соперничеству власти и авторитета, к вопросу о том, кто выше, а кто ниже. (Несомненно, однажды некто сказал: «Начальствующий да будет как служащий».) В рукописных традициях Евхологиев, однако, мы находим способ мышления, совершенно противоположный этим спорам о власти и авторитете, – который может быть понят только в свете принципа сопричастия: даже если епископ занимает высшее место среди степеней священства, он просит благословения и духовной поддержки у пресвитеров, когда готовится исполнить высшее из служений, доверенных ему Церковью. Таким образом он напоминает себе, что Церковь сделала его епископом и председателем Евхаристического собрания. Он — епископ и председатель Евхаристического собрания во Святом Духе, и это значит, что его епископство — дело сопричастия, а не право, закрепленное за ним как за индивидуумом. В каждой местной Церкви епископ — один, но не в одиночку!³

Дополняемость и взаимозависимость степеней священства

Дополняемость и взаимозависимость, а также различие между отдельными чинами клириков, были утрачены или забыты, и их утрата повлекла за собой искажения и в других частях литургии. Отношения между различными степенями священства оказались сведены к вопросу: что позволительно совершать низшему чину в сравнении с высшим? – в результате низшие клирики могут совершать меньше священнодействий сравнительно с высшими, в то время как высшей ступени священства позволительно совершать всё. В понимании ранней Церкви отношения между различными чинами клириков не сводятся к вопросу о том, сколько прав или власти имеет каждая из степеней. Речь идет скорее о различии даров, а не иерархии. Ответственность каждого из «чинов клира»⁴ – незаменяема, и каждое из служений нуждается в остальных.

В результате, согласно с рукописной литургической традицией:

приготовление Честных Даров совершается диаконами;
участие пресвитеров или епископа — излишне⁵;
Великий вход, снова, совершают только диаконы. Пресвитеры остаются в алтаре, окружая епископа, вместе с ним они произносят приготовительные молитвы, а затем присоединяются к епископу в принятии и поставлении Честных Даров на престол⁶;
снова, молитва Анафоры читается «всеми вместе»⁷. Пресвитеры вместе с епископом благословляют Честные Дары.

«Предложение»

Еще один момент, где можно наблюдать искажение литургии, – это конструкция возгласа «Твоя от Твоих…» Согласно рукописям, должно быть не «Тебе приносим…», но «Тебе приносяще», а главный глагол фразы – «Тебе благодарим», произносимый вместе народом и клиром [речь идет о греческой практике, а в славянских Служебниках построение фразы именно такое, какое автор считает верным. - Ред.]. Здесь мы должны отметить: «Тебе поем…» следует петь не только народу, но народу вместе с клириками. Слова «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим…» составляют органичное продолжение молитвы Анафоры, текст которой не имеет смысла без этой фразы.

Здесь мы должны отметить слова «Еще приносим Ти сию словесную… службу», которые вставлены как введение к эпиклезису. Эта добавочная фраза избыточна, если мы должным образом прочитаем весь текст молитвы:

Поминающе убо спасительную сию заповедь и вся яже о нас бывшая… Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся, Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, и молим Ти ся, Боже наш: ниспосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащия дары сия, и сотвори убо хлеб сей…⁸

Здесь также примечательно, что «Аминь» при освящении Святых Даров, которое сегодня, согласно литургическим книгам, произносят диаконы или сослужащие пресвитеры, согласно рукописной традиции произносится всем народом.

Это показывает два момента:

1) активное участие народа в освящении;

2) то, что эпиклезис в древности произносился громко, как и вся молитва Анафоры, а не неслышно, как, к сожалению, вошло в обычай⁹.

Изменение характера литургии в результате повторения ектений

Сдвиг литургии в сторону удовлетворения индивидуальных потребностей привел к появлению еще одного искажения в последовании службы. Повторяющийся набор прошений время от времени прерывает порядок литургии. В начале — мирная ектения, после Евангелия — ектения прилежного моления [«сугубая». - Ред.], ектения «Исполним молитву нашу Господеви» после Великого входа и снова та же самая ектения после Анафоры!

Тщательное изучение текста показывает, что содержание большинства этих прошений не имеет ничего общего с текстом сопровождающих их молитв или с тем местом литургии, где они размещены. Тщательное изучение рукописей и сравнительный анализ других литургических источников говорит, что большинство этих прошений являются вставками и заимствованиями из служб утрени и вечерни.

Отметим еще два пункта, в которых мы видим сдвиг с лично-общинного к индивидуальному, или с эсхатологии к «здесь-и-сейчас».

Молитвы перед Причастием

Первый — предваряющие литургию молитвы индивидуальной подготовки ко святому Причастию, совершенно «сентиментально-благочестивые» по своему характеру, – как если бы все богослужение Таинства не было приготовлением к принятию Святых Таин. Мы не будем тратить время на данный вопрос, поскольку, к счастью, его рассматривали многие богословы и не-богословы, и уже сказано достаточно. Мы лишь выразим надежду на то, что однажды увидим издание Служебника без этих молитв. Сами по себе эти молитвы прекрасны, но их следует читать приватно у себя дома; это не литургические молитвы. Шестнадцать молитв Божественной литургии, которые уже прочитаны, и в особенности Анафора, являются более чем достаточной подготовкой к принятию святого Причастия как для клириков, так и для мирян.

Порядок причащения клириков

В заключение упомянем утрату древнего порядка причащения тех, кто находится в алтаре. Согласно с господствующей ныне практикой, причащение клириков совершается так: священник берет частицу Пречистого Тела для себя и испивает из святой Чаши. Если сослужат несколько священников, то каждый из них поступает таким же образом: каждый подает Причастие сам себе. Если служит епископ, то он причащается сам, а затем подает святое Причастие сослужащим клирикам. Но такой порядок не имеет никакого смысла согласно древнему порядку литургии. Согласно литургической традиции Церкви, никто не причащает сам себя. Причастие всегда преподается кем-то другим. И снова, здесь невозможно применить представление о высших или низших клириках. Согласно литургической традиции Церкви, если епископ служит без других сослужащих епископов, тогда пресвитер подходит к престолу и преподает святое Причастие епископу, и тотчас же епископ преподает Причастие этому пресвитеру. Когда сослужат пресвитеры, они преподают святое Причастие друг другу. Когда пресвитер служит с диаконом, то святое Причастие пресвитеру подает диакон, а затем принимает Причастие от пресвитера¹⁰. Таким образом, здесь проявляется то, о чем говорил митрополит Иоанн Пергамский: «Отношения человека с Богом — это отношения, которые проходят через других людей»¹¹.

Перевод прот. Андрея Дудченко по публикации в журнале «Колодец Иакова» (http://jacwell.org/Liturgical%20Music/symbol_and_reality_in_the_divine.htm – издание епархии Нью-Йорка и Нью-Джерси Православной Церкви в Америке). Перепечатка возможна только с гиперссылкой на Kiev-orthodox.org.

Об авторе: Павлос Кумарианос — протопресвитер Элладской Православной Церкви, настоятель храма св. Ирины Хрисоваланту в Торонто, доктор богословия, член Общества восточной литургики. В 1996 г. защитил докторскую диссертацию по Евхологию Порфирия Успенского в Папском Восточном институте (Рим) под руководством проф. иером. Михаила Арранца. Преподаватель теологии в Шербрукском университете (Квебек).

Примечания

1. Богатое богословское описание этой идеи — таинства «председательствования» на Евхаристическом собрании как таинства «общения» — может быть найдено в трудах митрополита Пергамского Иоанна (Зизиуласа), особенно в следующих статьях: ‘The Meaning of Ordination. A study paper of Faith and Order Commission – Comments’, в Study Encounter 4 (1968), pp. 191-193; ‘Ordination et Communion’, в L’etre ecclesial (Geneva: Labor et Fides 1981), pp. 171-179; ‘Поместная Церковь в перспективе общения’, в Бытие как общение (Crestwood, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 1985), pp. 123-142.

2. См. R. Taft, ‘The Dialogue after the Entrance of the Gifts’, в The Great Entrance (=Orientalia Christiana Analecta, 200: Rome 1978), pp. 285-307.

3. См. выше, прим. 19.

4. Анафора св. Иоанна Златоуста.

5. Тот факт, что именно диаконы совершали протезис в византийской литургической традиции, подтверждается последовательно различными патристическими источниками, а также рукописями Евхологиев или литургических формуляров. Эта практика приходит в упадок после XIV века. Подробнее источники будут представлены в нашей статье о протезисе, готовящейся к публикации в журнале Theologia.

6. См., напр., греческий кодекс XII века British Museum Add. 34060, критическое издание R. Taft, ‘The Pontifical Liturgy of the Great Church according to a Twelfth-Century Diataxis in Codex British Museum Add 34060’, Orientalia christiana Periodica 45 (Rome 1979), pp. 279-307; а также латинский перевод византийской литургии Льва Тосканского, выполненный между 1173 и 1178, в критическом издании A. Jacob, ‘La traduction de la Liturgie de Saint jean chrysostome par Leon Toscan, edition critique’, Orientalia Christiana Periodica 32 (Rome 1966), pp. 111-162.

7. См. A. Jacob, ‘La concelebration de l’Anaphore a Byzance d’apres le temoignage de Leon Toscan’, Orientalia Christiana Periodica 35 (Rome 1969), pp. 249-256.

8. Я обязан этим наблюдением личному разговору с выдающимся ученым-литургистом Стефано Паренти, учеником Роберта Тафта и Михаила Арранца.

9. См. P. Trempelas, `L’audition de l’Anaphore eucharistique par le peuple’, L’Eglise et les Eglises 2 (Chevtogne 1955), pp.207-220.

10. См. R. Taft, ‘Receiving Communion – a Forgotten Symbol’, Worship 57 (1983). pp. 412-418. [Также см. статью прот. А.Дудченко «Причастие: брать или принимать?», в которой пересказываются тезисы архим. Роберта Тафта. - Ред.]

11. Metropolitan John of Pergamon, ‘The Experience of the Mystery of the Church’, в Kastoria-Attiki, выпуск, посвященный митрополиту Дорофею (Яннаропулосу) Аттическому (Athens 1991), pp. 31-40.

http://www.kiev-orthodox.org/site/worship/3760/